МАКСИМ БАРСКИЙ после ухода из ТНК-ВР занялся собственным бизнесом. Один из его проектов — строительство завода по производству сжиженного природного газа (СПГ) в Тимано-Печорском регионе. В интервью спецкорреспонденту РБК daily ГАЛИНЕ СТАРИНСКОЙ он рассказал о сложных переговорах с «Газпромом» по вопросу реализации этого проекта и почему необходимо разрешение на экспорт СПГ для независимых компаний.
— 13 февраля президентская комиссия по ТЭК будет обсуждать вопрос демонополизации экспорта СПГ. Какая у вас позиция по этому вопросу?
— Мы выступаем за демонополизацию. За последние два года мы провели с «Газпромом» достаточно интенсивные переговоры. В 2012 году была создана рабочая группа при губернаторе НАО, в которую входят «Газпром», мы и администрация округа. Два года вели переговоры: они оценивали проект, мы нанимали газпромовские институты — «Гипроспецгаз», ВНИИГаз — для того, чтобы они сделали предпроектную оценку эффективности проектов.
Было проработано восемь различных вариантов строительства завода на основе тех запасов, которые есть у нас и в регионе. Все были признаны экономически эффективными, с высокой доходностью. При этом альтернативный вариант — поставка природного газа в единую газотранспортную систему — не удовлетворял требованию к минимальной доходности проекта. Все это было доложено на заседании комиссии летом прошлого года. Уже больше полугода прошло, но ничего не происходит.
Получается, что при существующем законодательстве, даже если есть эффективный проект, в который частные инвесторы готовы вложить миллиарды долларов, и от государства ничего не нужно, мы его не можем реализовать, потому что на сегодняшний день без «Газпрома» это невозможно сделать. Чего мы добивались от «Газпрома»? Так как у него на сегодняшний день по закону есть право на экспорт газа, мы хотели подписать договор, подобный тому, который подписал «Ямал СПГ» (проект НОВАТЭКа. — РБК daily). У нас есть полностью готовый проект, доказанные запасы газа, мы проделали огромную работу по заводу, договорились со стратегическим инвестором, но мы не можем реализовать проект исключительно потому, что «Газпром» ничего с нами не подписывает.
— Почему не подписывает?
— Это вопрос к «Газпрому». Дальше мы увидели следующее, что «Ямал СПГ» договор подписал. Он на два года опережает нас по срокам, но это тоже не спасает их проект. Подписанное агентское соглашение не позволяет им финансировать проект и эффективно продавать СПГ на рынке. Получается, при существующем законодательстве невозможно реализовать СПГ-проекты в России.
— Вы предлагали что-нибудь правительству?
— Мы написали письмо в правительство на имя вице-премьера Аркадия Дворковича, в котором указали, что поддерживаем инициативу НОВАТЭКа. Мы хотели бы видеть закон в том первоначальном виде, с которым обратился НОВАТЭК, — легализовать экспорт СПГ без всяких дополнительных условий. Первоначально Министерство энергетики именно такой проект и поддерживало, и правительство поддерживало. Но, насколько нам известно, потом уже появились идеи каким-то образом это право ограничить. Звучало предложение: давайте будут иметь право реализовывать СПГ только те, кто продает газ на внутреннем рынке. Вообще не понимаю, в чем логика. Но в стране кроме «Газпрома» и НОВАТЭКа есть еще много других компаний, которые занимаются газом. Почему вдруг надо их ограничивать, где здесь логика? Если бы в Тимано-Печорском регионе была бы газотранспортная система, мы бы с удовольствием продавали на внутреннем рынке, но ее там нет. И 500 млрд куб. м запасов не могут быть монетизированы, так как нет никакой добычи только потому, что там «Газпром» не построил трубу.
— С другими компаниями, например «Роснефтью», «Итерой», общались на эту тему, предлагали объединить усилия?
— Сейчас все общаются со всеми, потому что реально частных СПГ-проектов только два — это «Ямал СПГ» и «Печора СПГ». Больше ничего нет в той стадии проработки, в которой их можно сейчас идти и реализовывать. Мы готовы и к диалогу, и к сотрудничеству, и к партнерству, но решение все равно будет приниматься после того, как будет понятно, какой будет закон, в каком виде.
— Расскажите о проекте подробнее. Сколько составят инвестиции?
— У нас два месторождения в Ненецком автономном округе — Кумжинское и Коровинское. Это 160 млрд куб. м газа. Мы считаем, что можем выдерживать добычу до 7 млрд куб. м в год, что позволяет строить завод на 4 млн т. Рядом есть месторождение «Газпрома» — Василковское и два месторождения нераспределенного фонда — Ванейвисское и Лаявожское. Мы оставляем возможность госкомпании войти своим газом в наш проект, на нашу установку по подготовке газа. «Газпром» здесь сегодня добывает около 200 млн куб. м, а может добывать 3 млрд куб. м.
У нас два варианта: мы строим либо наземный завод, либо завод на гравитационной подушке — это металлический каркас, на нем стоит завод, он затапливается, и в порту стоит завод. То есть на территории России строить ничего не надо. Все приедет от производителя, встанет и будет работать. Эта технология была реализована на Адриатике на LNG-терминале (совместный проект ExxonMobil, Qatar Petroleum и компании Edison).
Инвестиции с проекта «Печора СПГ» составят порядка 6 млрд долл., из которых 3,5 млрд долл. пойдут на строительство завода, 1 млрд — на транспортную инфраструктуру, подготовку газу, 1,5 млрд долл. необходимо вложить в добычу. Дальше, с вводом месторождений, технология завода позволяет поставить еще одну подушку и увеличить мощность до 8 млн т.
— Где будете брать средства?
— Все подобные проекты финансируются по схеме: 70% — заемные средства, 30% — собственные. Для того чтобы получить кредитное финансирование, необходимо выполнить три условия. Первое — это наличие собственных средств, для нашего проекта около 2 млрд долл. Второе — должен быть оператор с опытом строительства и операторства подобными заводами, то есть это должен быть стратегический инвестор. И третье — должно быть долгосрочное соглашение с покупателями СПГ.
На сегодняшний день у нас есть соглашение с одним из мировых лидеров в области СПГ по вхождению в проект. Он берется вести проектирование, строительство и операторство за 50% в заводе. То есть у него не будет доли в запасах, а будет половина в предприятии. Он этот завод построит, наполовину профинансирует и готов взять 50% производимого СПГ. Сейчас обсуждаем условия контракта, а потом под него уже начнем привлекать финансирование. Остальную половину объема СПГ мы пока не распределяем, потому что ждем, какие будут договоренности с «Газпромом» или с другими компаниями. Проявляют интерес японские, корейские, индийские компании.
— Кто этот крупный инвестор?
— Я не могу пока назвать. Это один из европейских мейджоров.
— Но основной вопрос: это все же право экспорта СПГ?
— Конечно, но это не влияет на наши договоренности со стратегическим инвестором. У нас подписано с ним соглашение, мы уже проработали сам договор. Я думаю, в ближайшее время его подпишем.
— А если не получите право экспорта?
— Будем с «Газпромом» договариваться. У нас, как видите, есть почва для договоренностей. В регионе есть «Газпром», его месторождение Василковское практически не развивается. Мы предлагаем вариант развития.
— Не рассматриваете на всякий случай продажу проекта?
— Мы бизнесмены, нам пока никто не предлагал. Предложат — рассмотрим.
— В какие страны может поставляться СПГ?
— В любые страны, где будет рынок сбыта. Мы нанимали компанию Poten and Partners — это известная консалтинговая компания, которая сделала нам маркетинговое исследование по газовому рынку. Оно показало, что, во-первых, спрос будет расти в Юго-Восточной Азии — это Корея, Япония, Тайвань, Индия, Китай. Во-вторых, ожидается, что будут вводиться СПГ-мощности в Австралии, позже в Восточной Африке, Америке. Но непокрытый долгосрочными контрактами спрос в Азиатско-Тихоокеанском регионе превысит 40 млн т к 2020 году. Между 2018 и 2022 годами будет значительный дефицит СПГ, поэтому для нашего проекта и вообще для России очень важно попасть в это окно в четыре года и заключить контракты, которые принесут хорошую маржу. Поэтому здесь сроки очень важны.
Кроме того, такой закон важен, так как у России есть реальный шанс укрепиться на рынке СПГ. Если посмотреть на историю развития газового рынка, то он, безусловно, развивался с активным участием государства. Например, Катар сам для себя создал рынок: построил терминал и газопроводы в Индии. Это была государственная политика.
— Помимо завода ведете переговоры по строительству судов?
— Пока такой необходимости нет. Нам будут нужны суда определенного арктического класса. На этом рынке существует конкуренция. Финские, корейские верфи готовы их строить. Судостроительная индустрия в большом кризисе. Кризис, во-первых, со стороны перепроизводства, то есть кораблей больше, чем объема торговли, и, во-вторых, они все были закредитованы, и сейчас банки теряют огромные деньги. А рынок СПГ, наоборот, развивается, он сейчас стабилен и устойчив. Если у тебя по нефти контракт на год, то здесь у тебя контракт на 30 лет, и, соответственно, банк может спокойно на эти 30 лет финансировать строительство СПГ-танкеров. Это как облигация с фиксированной доходностью. Что касается конкретно нас: наш стратегический инвестор обладает своим флотом судов по перевозке СПГ, поэтому часть этого флота будет задействована.
— Вы являетесь акционером компании Matra Petroleum. Какие планы в рамках этого проекта?
— Идей полно. Но пока ничего сказать не могу. Все, что я могу сказать, — это то, что на существующем участке в Оренбургской области сделали сейсмику. Сейчас будем подсчитывать запасы. Проект выглядит очень перспективным.
— Не боитесь поглощения со стороны крупных игроков?
— А его надо бояться? Ему надо радоваться.
— Еще никто не предлагал купить компанию?
— Они пока не знают, да мы и сами пока не знали, что у нас есть. Сейчас сейсмику закончим, объявим.
— Была информация, что вы вместе с консорциумом AAR рассматриваете приобретение компании Verta, которая владеет активами в Колумбии и Мексике. Совместные проекты с консорциумом сейчас обсуждаете?
— В данный момент нет. Консорциум, насколько я знаю, занимается продажей доли в ТНК-ВР. Любые какие-то возможности будут обсуждаться после продажи.
— Вы были заместителем председателя правления ТНК-ВР, должны были стать главой компании. Предвидели, что компания будет продана?
— Да, конечно. Это было ожидаемо. Я же не просто так ушел. Было понятно, что акционеры при существующей модели собственности дальше вместе находиться не могут. Было очевидно, что акционерный конфликт, который начался после попытки создать альянс ВР с «Роснефтью», будет продолжаться и будет обостряться. В такой ситуации, когда акционеры конфликтуют, быть руководителем компании очень тяжело. Плюс ВР все-таки стратегический инвестор в этом партнерстве, а AAR — финансовый. А у любого финансового инвестора всегда есть точка входа и точка выхода, поэтому в какой-то момент должен был наступить этот выход. ТНК-ВР либо должна была стать публичной, в чем, естественно, я был, как СЕО, очень заинтересован, потому что это позволяет компании развиваться. Либо, я считал, что стратегический инвестор, такой как ВР, должен приобрести и интегрироваться в ТНК-ВР. Но произошло приобретение «Роснефтью».
|